Неточные совпадения
Был, говорит он, в древности народ, головотяпами именуемый, и
жил он далеко
на севере, там, где греческие и римские историки и географы предполагали существование Гиперборейского моря.
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «В разных местах, — сказал он, — и к
северу, и к югу, за тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж
живет в тех местах, например к
северу?» — «Не
живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим дорогам верхом, большею частью
на одних и тех же лошадях или
на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»
И все-таки не останешься
жить в Маниле, все захочешь
на север, пусть там, кроме снега, не приснится ничего! Не нашим нервам выносить эти жаркие ласки и могучие излияния сил здешней природы.
Это было для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то, что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что к
северу,
на реке Един, еще
живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать
на приют у них всего отряда нечего было и думать.
В нижнем течении Лефу принимает в себя с правой стороны два небольших притока: Монастырку и Черниговку. Множество проток и длинных слепых рукавов идет перпендикулярно к реке, наискось и параллельно ей и образует весьма сложную водную систему.
На 8 км ниже Монастырки горы подходят к Лефу и оканчиваются здесь безымянной сопкой в 290 м высоты. У подножия ее расположилась деревня Халкидон. Это было последнее в здешних местах селение. Дальше к
северу до самого озера Ханка
жилых мест не было.
Это был не мичман, а корабельный постройщик. Он долго
жил в Америке, знал хорошо дела Юга и
Севера, говорил о безвыходности тамошней войны,
на что утешительный теолог заметил...
Он
прожил где-то в захолустном городишке
на глубоком
севере несколько лет, явился в Москву
на Хитров и навсегда поселился в этой квартире.
На севере происходит тщательный выбор; тут, как
на фильтре, остаются самые молодые и красивые, так что счастье
жить в южном округе выпадает
на долю только почти старух и таких, которые «не заслуживают мужской благосклонности».
Дорога к Каратаевым, которые
жили почти в таком же расстоянии от Багрова, как и Нагаткина, то есть немного более пятидесяти верст, шла совершенно в противоположную сторону, прямо
на север.
— Чем дальше
на север, говорю я, тем лучше работа. Уже французы
живут не так лениво, как мы, дальше — немцы и наконец русские — вот люди!
— Помнишь наш разговор о
севере и юге, еще тогда давно, помнишь? Не думай, я от своих слов не отпираюсь. Ну, положим, я не выдержал борьбы, я погиб… Но за мной идут другие — сотни, тысячи других. Ты пойми — они должны одержать победу, они не могут не победить. Потому что там черный туман
на улицах и в сердцах и в головах у людей, а мы приходим с ликующего юга, с радостными песнями, с милым ярким солнцем в душе. Друг мой, люди не могут
жить без солнца!
И офицеров, и еще более матросов тянуло домой, туда,
на далекий
Север, где и холодно и неприветно, уныло и непривольно, где нет ни ослепительно жгучего южного солнца, ни высокого бирюзового неба, ни волшебной тропической растительности, ни диковинных плодов, но где все — и хмурая природа, и люди, и даже чернота покосившихся изб, с их убожеством — кровное, близкое, неразрывно связывающее с раннего детства с родиной, языком, привычками, воспитанием, и где, кроме того,
живут и особенно милые и любимые люди.
В Сибири,
на Севере и в широких степях заволжских, кто
живет за полтораста, за двести верст, тот ближний сосед, а родство, свойство и кумовство считается там чуть не до двадцатого колена.
Раньше орочей было очень много. По всему побережью моря, от мыса Хой, что южнее залива Де-Кастри, до Аку, который теперь называется мысом Успения, всюду виднелись их юрты. Те, что
жили на берегу Татарского пролива к
северу от Тумнина, назывались Пяка (Фяка). В 1903 году от этих Пяка оставалось только три человека: Пингау и Цатю из рода Огомунка и Тончи из рода Бочинка.
Рассказы дворовых были драгоценны по своему бытовому разнообразию. В такой губернии, как Нижегородская,
живут всякие инородцы, а коренные великороссы принадлежат к различным полосам
на севере и
на юге по Волге, вплоть до дремучих тогда лесов Заволжья и черноземных местностей юго-восточных уездов и «медвежьих углов», где водились в мое детство знаменитые «медвежатники», ходившие один
на один
на зверя, с рогатиной или плохим кременным ружьишком.
— Трудно ответить
на этот вопрос! Вся русская администрация Инкоу
живёт в настоящее время в Харбине в вагонах, готовая вернуться тотчас по взятии Инкоу обратно, но во-первых, наши военные операции отодвинулись теперь дальше
на север между Хайченом и Айсазаном, а во-вторых, японцы, конечно, постараются удержать за собою Инкоу, сделав из него базу для доставления продовольствия… Недаром они проводят дорогу от Гайджоу к морю… Устье реки Ляохе для них драгоценно…
— С другой стороны, Жучок действует
на бывших крестьян Платеров. Это раскольники — стража русского духа в здешнем крае, она охраняет его от полонизма.
Живут к
северу Витебской губернии, разбросаны и по другим местам ее. Народ трезвый, фанатически преданный своей вере. Они зорко следят за всеми действиями панов. Жучок, хитрый, лукавый, не упускает случая, чтобы выведать о польских затеях. Есть еще у меня один человек, поляк Застрембецкий, враг поляков.
Она осталась только еще
на один день, чтобы посмотреть, «как Владимира памятнику церемонию делают», и, увидав, как в престрашный жар несколько солдат в мундирах упали замертво
на мостовую, совсем расстроилась и уехала
на север. По дороге в вагонах успокоилась и стала размышлять, что ей еще нельзя быть в толпе, что она человек тихий и ей нужна тишина. Дети ее
на ногах, и у всех у них есть свой ум и рукомесло, ей уже можно теперь
пожить для себя.